Накануне нашей встречи, как призналась Евдокия Андриановна Чернова, не спалось. Как рассказать жизнь? Да не упустить важного… А в голове почему-то крутилась песня, которую хорошо знает её поколение: «Да как же это вышло-то, что всё шелками вышито судьбы моей простое полотно?» Нежно и проникновенно исполняла её Валентина Толкунова, наверное, многие, кто слушал строчки о судьбе простой девчонки, думали: «Про меня».
Потому что до вышивки шёлком такое пережили – не в сказке сказать! Да и если честно, надо было ещё умудриться выжить. Точно так было и с Евдокией, по-простому – Дусей.
Разговор мы повели, как водится, с истоков.
- Мои родители из староверческих семей. Основатели рода – из села Верхне-Усинское Ермаковского района, это село, расположенное перед Тувой.
Однако староверы – довольно обширное понятие. У нас в семье было две веры – старообрядцы и кержаки.
В это село старообрядцы добирались шесть лет из центра России. Поживут, соберут урожай – пошли дальше. И в каждом новом месте – заботиться о быте, как-то приспосабливаться к новому месту…
Один из основателей старообрядческого села Верхне-Усинское – мой прадед Трофим Иванович Неволин.
Знаю, что моих родителей объединили в семью по-старому, их друг для друга выбрали их мамы и отцы. Причём разбили любовные пары. У отца была невеста, у мамы – жених.
Папе довелось быть последним призывником в царскую армию, он видел Керенского. Был высоким, красивым парнем, свекровь говорила: «Приглядный». Пришёл из армии – молодых поженили, в семье родились семеро детей.
Бабушка-свекровь пыталась строжить невестку. А та была из крепкой семьи, росла с братьями. Рассказывали, как братья пришли заступиться и сказали: если будете притеснять девку, мы её забираем назад! И хоть бабушка была суровой, от неё отстала.
- В итоге молодые жили хорошо?
- Вроде так.
- Выходит, в вашей семье было «семеро по лавкам».
- Пятеро братьев и две сестры, я седьмая, последыш. Знаете, всё же основа всего – семья. Родители, несмотря на их непростые судьбы, всех вырастили, воспитали, выучили. В семье два врача, два геолога, один военный… и одна похоронка.
Отец и мама были очень почитаемыми среди людей. Не помню никаких ссор, мы никогда не слышали, чтобы родители ругались, как-то обзывали друг друга.
Началась война – на фронт из семьи ушли четыре сына. В 42-м пришла похоронка на младшего, Дмитрия.
У мамы от горя помутился рассудок, это выражалось временными помутнениями сознания, с тех пор за ней присматривали. Но до конца жизни она была опорой семьи, прекрасной хозяйкой, растила внуков.
А бабушка говорила, что ребята, которые вернулись с фронта, «благодаря мне пришли, потому что я молилась за них».
У бабули с моим дедом было 4 сына. Все двухметровые, работящие. Жили в таёжном селе, как сейчас говорят, «у чёрта на куличках».
Дедушка основал маральник – главным образом, ценились их панты (неокостеневшие рога). Их покупали китайцы, монголы. Марала надо было поймать живым. Когда выпадал глубокий свежий снег, шли по следу марала, ждали, когда он устанет.
- При этом как было не устать людям?!
- Вот и судите об их качествах, здоровье! Марала связывали, привозили в маральник, где работали, кроме членов семьи, четыре тувинца. За это в начале 30-х деда признали «кулаком», семью сослали с насиженного, обжитого места.
- Куда уже дальше, из глухой тайги?
- Так вот! Из тайги, из комфортных для них условий, сослали в Томские болота.
Путь предстоял долгий, мучительный, а я была грудным младенцем. Так вот мама, покормив меня грудью перед дорогой, отдала тётушкам. Рассуждали здраво: такой дороги бы я не вынесла. Другие сосланные поступали так же. И если меня оставили родным, многие отдавали ребятишек кому угодно, кто возьмёт.
Дело было к осени. Но поскольку мужики и парни были все работящими, закалёнными, они на новом месте быстро вырыли землянки, как смогли, обустроились. Что до пропитания – детей-подростков с котомками отправляли в поля собирать ошмётки замерзших капустных листьев.
В селе основой был труд, это пошло от деда. Закалка, привычка всё делать самостоятельно сослужили для ссыльных добрую службу, благодаря этому они выжили.
- Когда началась война, вам было 11 лет, и вы по-прежнему жили с тётушками.
- Да, я уже ходила в школу, но помню: будто черту провели между тем, что было раньше, и что началось в военное время. А именно – голод, холод. Школу не топили, невозможно было согреться. А до школы ещё нужно было дойти. В горах по утрам температура низкая. До минус сорока – считалось терпимо, не учились лишь в минус пятьдесят. Благо, в Верхне-Усинске никогда не было ветра.
На перемене ставили на парты свечи, которые приносили из дома. А кто-то приносил в небольших ковшиках жир (жировики). На парту поставишь – и занимаешься.
- Свечи, чтобы отогревать чернила?
- Нет, чтобы было светло.
Наступала перемена – все выбегали в коридор. В двухэтажной школе любимым развлечением было скатываться по перилам. Учителя нас не унимали, потому что всем надо было согреться.
Весной мы отправились собирать колоски. Почему-то нас гоняли, не давали это делать.
- Вот и отец, хоть и жил в другом регионе, рассказывал, что «бабёнки выходили весной на поля в поисках мёрзлой картошки, а их гоняли, кнутами били».
- Место было гористое, мы знали, куда прятаться, когда замечали, что приближаются осмотрщики на конях нас разгонять.
- А если кого-то догоняли?
- Жалели нас, не лупили. Как-то мой старший троюродный брат был в этой роли, охранял поля. Смешно и грешно.
А еду добывать надо было! Копали корни саранок, набрасывались на первую зелень…
Впервые я пошла работать в 12 лет, нанялись в артель полоть картошку. За это выдавали 800 граммов хлеба каждый день – вместо зарплаты.
С началом войны две тёти остались в родном селе, а две переехали в Большую Иню, потом в Малую Минусу. Тётя Ира, которая меня воспитывала, была очень передовым человеком. Во время войны, в 1942-м, эвакуировали интернат – детей из Польши. Их поселили в школу, тётя была воспитателем именно у этих ребят. Их надо было накормить, уложить, сделать с ними уроки. Она старалась, до позднего вечера занималась с ребятишками. Я была там же. Домой надо было возвращаться через овраг, мы всякий раз боялись этого места – в Минусинске был настоящий разбой.
Я подружилась с одной девочкой Вандой, вместе играли.
До войны у нас не было трикотажных трусиков, а у них были. Девчонки распускали те, которые поизносились, чтобы из этих ниток вязать. И я с ними училась это делать, получалось!
Знаю, что тетю Иру наградили орденом Ленина и орденом Трудового Красного Знамени за воспитание этих детей. Так вот я сейчас такие же награды (смеётся) своей дочери Светлане вручаю и внуку Андрюшке, потому что они возятся со мной, я без них никуда и никак!
Причём, тётя Ира – Светланина крёстная.
… Вскоре меня забрала другая тётя обратно в Верхне-Усинское.
К слову, у тётушки Ульяны, которая вела практически монашеский образ жизни, было столько церковных книг! Большие, тяжёлые, некоторые я поднимала с трудом. Как сейчас помню, в одной книге были изображены птицы, похожие на дроны. Эти книги прятали за печкой, боялись гонений.
А в начале 43-го года за мной приехал папа. Тётя уже привыкла ко мне, не хотела отдавать, однако отец забрал, через такое долгое время!
От Верхне-Усинского до Томской тайги мы с папой добирались дней десять - поездом, а последние трое суток на лошади. Я была настолько худой, весь посёлок сбежался посмотреть, какую девчонку, «в чём душа держится», привезли.
Поселковые люди во время войны голода не знали, наоборот, родственники к ним привозили детей, внуков, чтоб не погибли от голода.
У нас была семилетняя школа, шёл первый год после войны. Урожай убирать по всей области было некому. Поэтому был издан в Томской области указ: в сентябре всех школьников и студентов направить на сельхозработы, на уборку урожая. Начался учебный год, но к нам приехал председатель колхоза: «Ребята, умоляю вас, помогите убрать урожай, в долгу перед вами не останусь». Месяц мы жили в поле, домой ездили лишь по субботам помыться.
День молотим хлеб, женщины семейные идут домой, там хозяйство. А мы, молодёжь, остаёмся. Зерно, что намолотили, надо провеять. А ночью приезжали ребята, чтобы насыпать мешки, погрузить для отправки обозом.
Где-то и побалуемся! Начальницей была солдатка Наташа. Всё успокаивала нас. А спали на сплошных нарах. Кормили хорошо, досыта. Закололи быка, повариха готовила мясо с картошкой.
Когда вернулись в школу, на линейке неожиданно нам вручили медали. Из класса наградили человек двадцать. Председатель нас не забыл!
Папа занимался пушниной, у него была бронь от призыва. Он со всего Томского района собирал пушнину и ехал в Новосибирск, оттуда ценный груз отправляли в Америку, меняли на танки и самолёты.
- Любопытно! На днях видела информацию о том, что из Хакасии на международный аукцион в Питер отправили партию шкурок соболя, которых добыли охотники в Туве.
- Живёт дело промысловиков! Наш прадед, дедушка Евстигней (мамин отец), был знаменит на всю округу. Он соболей не стрелял, а ловил, чтобы не портить шкурки. Жили неплохо на вырученные деньги, холщовых вещей не носили.
Папу хорошо знали в области как охотника, как-то предложили ему переселить соболей из одного места в другое. Он купил сети, подготовился, это было не трудно. Сложность состояла в том, чтобы найти приманки - колокольчики – искали их по всему союзу. Поймали живых соболей 12 штук. Когда летели на самолёте, один из соболей прогрыз клетку и выскочил. Все, кто были в самолёте, давай его ловить. Скакали, хохотали, кого-то соболь укусил, но поймали. Папа вспоминал, что боялся, как бы не рухнул самолёт из-за этого соболя.
Дедушку по маминой линии, Евстигнея Ефимовича Пичугина, богатые купцы, когда они по торговым делам ездили в Китай, в Монголию, брали с собой, как говорил папа, толмачём. Он знал китайский, тувинский, монгольский языки.
Рассказывали, как в 46-м году одна из тётушек пошла пешком в Туву, что в 140 км от Верхне-Усинска, за хлебом, «чтобы не помереть». Приходит на рынок в Кызыле, подходит к старому тувинцу, мол, сколько мука стоит - на их языке. Он глаза округлил: откуда язык знаешь лучше наших? А она:
- Выросла с тувинцами.
- Кто твой папа?
Услышав фамилию, торговец расплылся в улыбке:
- Знаю, хороший, честный человек. Бери, что хочешь! Нагрузил столько продуктов и шерсти – еле унесла.
- Какая у вас сильная генетика! И работящие люди, и талантливые (стихи писали, картины). И все вы нашли себя, каждый – в любимом деле.
- Сейчас до того переживаю, злюсь на бандеровцев – брат Василий всю войну был на Украине. Работал в прифронтовом госпитале военврачом. Это самое страшное – после каждого боя оторванные руки, ноги, открытые раны.
Однажды он приехал, говорю ему: «Вася, ты что-то ничего не рассказываешь о фронтовой жизни». Он горячий был, вспылил, как кипяток: «Перестань! Чтобы никогда больше ты этого не говорила! Я забыть не могу эти четыре года. А на Украине мы не знали, откуда ждать пулю – спереди или сзади». Вот такими были его слова. Ненавижу бандеровцев с их злостью, прости меня, Господи!
И ещё момент. Я два раза училась в институте в Донецке, для повышения квалификации. Так у нас на уроках были споры чуть не до драк. Суть в том, что сибиряки обижались: «Всё вам в первую очередь!» У них такие были приборы в лабораториях, что когда нам их показывали, просили руки убирать за спину – чтобы не трогали. А у них это всё было в ходу.
- В Томске вы окончили геолого-географический факультет. Почему выбрали именно эту специальность?
- Выбрала вроде бы и случайно, а оказалось – правильно. Когда в семье решали, куда пойду учиться, мама говорит: «Дочка, иди в медицинский». Сестра рассмеялась: «Какой из неё врач, она червяков боится». Папа высказался за педагогический, потому что в селе учительница – самая почётная профессия.
Я возразила: «Ни за что учительницей не буду!»
Брат Витя тогда показал объявление, что идёт приём на геолого-географический факультет.
Так начала вырисовываться моя судьба.
Ой, как мне было тяжело учиться! Не говоря о математике и физике, ещё был иностранный, который в нашей школе никто не вёл. Я еле тянула, некоторые из преподавателей удивлялись, как я устояла. Некоторые высказывались: «Эта слабенькая девочка ещё учится?» А у меня на 4 и 5 курсах уже были одни пятёрки. Вот так счастливо складывались обстоятельства: на первом курсе преподаватель поставила оценку «просто так», а дальше моей задачей было грызть науки на совесть.
Преподавали нам в том институте, где Курчатов «считал» бомбу, представьте себе! Атмосфера в институте была потрясающей, величественной: ковры, китайские напольные вазы.
Диплом защитила одной из первых на «отлично», ещё и старосте помогла с итоговой дипломной работой. Он, сын профессора, профилонил, я полмесяца практически жила у них – не так просто второй диплом делать.
Получила специальности географ-климатолог, синоптик-климатолог.
С моей-то школьной подготовкой, когда я шесть раз школу меняла, когда в 9-м классе математику преподавал… военрук! Мне было тем более смешно, потому что я этого военрука знала, как Петьку, друга моего брата Вити. Когда он к нам забегал, обращался к брату: «Витька, дай сдуть математику!» Хорошо хоть был честным. Как-то приходит на урок и говорит: «Ребята, до двух ночи сидел, но теорему не разобрал! Давайте вместе пробовать».
В Красноярске меня назначили инженером-синоптиком с воинским званием лейтенант.
Вышла замуж, вместе приехали в Черногорск, была предоставлена квартира. А работать надо было в аэропорту Абакана. Добираться было нереально. С трудом уволилась и в сентябре 1955-го поступила преподавателем горного техникума, начала обучать ребят геологии, геодезии. В трудовой книжке значится, что уволена в 1985-м в связи с уходом на пенсию. Занялась внуками, а лет через десять руководство обратилось с просьбой продолжить преподавание, выручить, вернуться.
- Со студентами нравилось работать?
- В начале всё хотела сбежать, но вскоре втянулась. В итоге в семьдесят лет еще стояла за кафедрой. Университетское образование не прошло даром, к тому же, много читала, состояла в обществе «Знание». Мои уроки преподаватели хвалили. Как со студентами? Хорошо жила. Я их жалела. А они меня… Помню, как-то студент Саша Кияев говорит: «Евдокия Андриановна, ну, нельзя же быть такой доброй! Мы вас обманываем!»
Я ответила, мол, а что делать, я такая же, как мой папа. Зато, может, кто-то вспомнит меня добрым словом. И знаете, как приятно было, когда сидим на диване – заходит генерал-майор Саша Кияев, садится со мной рядом, беседуем. А за то, что слово нецензурное у него вырвалось, получил от меня по загривку. Хоть ты генерал, хоть не генерал!
А однажды открываю дверь – стоят три военных лётчика. Говорят, что зайти не могут, времени нет. Но, оказавшись всем лётным звеном в Абакане, они наняли машину и примчались «специально вас поблагодарить». Мол, спасибо вам за вашего ученика Валерку, он хороший друг, отличный человек. Это были друзья Валеры, к сожалению, фамилию его не помню.
Преподавала и у взрослых мужчин, один из них, измучившись с контрольной, никак не отступался: «Как так, я космические корабли рассчитывал, а это решить не могу!»
Словом, к работе относилась честно, заставляла и студентов трудиться. Бывало, и поплачу когда. В одной из групп обучались четверо судимых. Один – самый настоящий бандит, предводитель шайки. А исключить было нельзя – родители высокопоставленные. Директор техникума пообещал помогать с ними.
Я их так и называла: «Мои бандиты». Как-то разобиделась и высказалась, что нельзя из-за вас на улице гулять вечером!
Староста встаёт и говорит: «Но вы-то ходите в любое время»!
Один из них так и пропал в тюрьме. А другой – стал юристом.
С остальными было всё ровно. Помню, если приходилось задерживаться, просила ребят: «Уже отпустите меня Санта-Барбару смотреть! Через 15 минут начинается!»
- Расскажите про любовь! Мы были хорошо знакомы с вашим супругом, Леонидом Григорьевичем. Каким же он был неравнодушным, тонко чувствующим, интеллигентным, начитанным!
- Непростая у меня история. Мы пять лет жили в Томске в одной комнате с сестрой Леонида. Он учился на год младше нас. Так получилось, что мы с ним подружились и втайне от сестры встречались. Она почему-то не очень хотела нашего союза. Он, знаете, был очень сильный человек. Вышли как-то из кинотеатра – после дождя по дороге течёт река. Он подхватил меня на руки и понёс через этот поток. Все зааплодировали. Как было не отдать сердце, не влюбиться? А по большей части просто гуляли по городу – не было денег часто ходить в кино.
Решили пожениться, и вдруг Зоя говорит, что это она должна первой выйти замуж, а не Лёня. И она нас поссорила, свадьба не состоялась. А дома уже готовились. Мама устроила скандал, мол, мы уже гостей пригласили, начали стряпать, а он тебя бросил! Позор!
К окончанию университета мы всё-таки решили пожениться, несмотря на ревность Зои: «Почему он тебе чаще пишет письма, чем мне?!»
Свадьбу делали мои родители, жениху нечего было надеть, рубашку ему купила Зоя. Платье для меня достала мама – своё, белое, в котором она выходила замуж и которое каким-то чудом сохранилось в переездах, ссылках. Подружки его вышили, облагородили. Свадьба была очень весёлая, по-деревенски раздольная.
У нас родились две дочки, которые подарили четверых внуков и шесть правнуков. Прожили мы вместе 57 лет. Он был очень энергичным, горячим. Чуть что на работе не так – фыркнет и заявление на стол. Но его тут же брали в другое место.
Полжизни он работал на шахте, прошёл путь от мастера до горного инженера. Был директором черногорских заводов, зам.председателя горисполкома
Отлично рисовал, сотрудничал с музеем, мы с ним делали доклады на Баландинских чтениях.
Очень богатая жизнь получилась. Повезло с работящей семьёй, мужем. Мы с Лёней ни разу не покупали картошку, сажали сами. Заготавливали грибы, ягоды, много путешествовали.
- С наступающим вас праздником, Днём Победы! И со многими-многими победами, которые были в вашей жизни.
…Можно сказать, мы прервали беседу, потому что цель была писать статью, а не книгу. А книгу, кстати, да ещё в стихах, о судьбах родных написал дядя Евдокии Андриановны. Такая семья: работяги, интеллектуалы и просто добрые люди.
Марина КРЕМЛЯКОВА, фото автора
и из архива Черновых